Подготовлено редакцией ИноСМИ для проекта "Weekend РИА Новости"
Смелая кража шедевра Леонардо да Винчи в 1911 году в одночасье сделала Джоконду звездой.
21 августа 1911 года итальянский художник и декоратор выскользнул из шкафа в Лувре, где он прятался всю ночь, подошел к Моне Лизе, вынул ее из рамы и незаметно покинули здание. Прошло 24 часа, прежде чем кто-то заметил ее отсутствие. Дело в том, что Лувр был закрыт на техническое обслуживание и все подумали, что кто-то снял картину, чтобы сфотографировать или почистить.
Музеи были и остаются удивительно слепы к преступлению, даже когда речь идет о краже самой известной картины в мире. Или, возможно, не самой знаменитой, ведь в 1911 году Мона Лиза не была всемирно известной. Вам еще надо было доехать до Лувра, чтобы увидеть ее. Существовали гравюры, хотя собирательный портрет Леонардо да Винчи, над которым он работал в течение нескольких лет, уже давно оказалось чрезвычайно трудно скопировать в виде гравюры.
А через сутки после кражи появились и фотографии: французская полиция распечатала 6,5 тысяч экземпляров для распространения на улицах Парижа сразу же после ее исчезновения, чтобы не дать о ней забыть. Эти фотопортреты могли также быть использованы для сравнения с подделкой, которая могла появиться под видом оригинала.
Так как красочный слой Моны Лизы покрыт тонкой вуалью трещин, которые могут образовываться на поверхности такой картины от старения, их рисунок было сложно подделать. Морщины были ее безошибочным паспортом. Но сто лет назад слава картины была ограничена западом, где она была превознесена до небес романтической популярности с тех пор, как Вальтер Пейтер (Walter Pater) написал в 1869 году: "Она старше скал, среди которых расположилась, как вампир, она умирала много раз...", что хотя и не слишком галантно, но донесло ее странное очарование до сотен тысяч.
Картину еще ожидало настоящее признание: сейчас это кажется немыслимым, но в те дни репродукции Моны Лизы только что обрели популярность. Что на самом деле соединило лицо и имя, так это освещение в прессе, вызванное кражей. Каждая крупная газета в Европе написала об этом, и каждая статья была проиллюстрирована репродукцией картины. Французская l'Illustration даже подготовила разворот, расписав историю, что Леонардо был влюблен в свою натурщицу, и пообещала за пару недель изготовить цветную репродукцию. Миллионы людей, которые, возможно, не видели ее и никогда даже не слышали о ней, вскоре стали экспертами по украденной картине Леонардо.
Одним из первых подозреваемых был Пабло Пикассо. Художник не имел ничего общего с преступлением, но он сразу же попытался избавиться от некоторых статуй, которые, как оказалось, были украдены из того же музея. Поэт Гийом Аполлинер тоже был допрошен. Обвинения не были предъявлены, хотя подозрения преследовали Пикассо некоторое время - несомненно, великий художник мог желать великую картину, согласно теории. В течение почти двух расследование не давало результатов.
Картина была в Швейцарии или Аргентине. Или в холодной квартире в Бронксе, или секретной комнате в особняке JP Morgan. На самом деле она никогда не покидала Парижа, пока вор, Винченцо Перуджиа (Vincenzo Perruggia), не отправился во Флоренцию в декабре 1913 года после обращения к флорентийскому дилеру по имени Альфред Джери (Alfred Geri), который, как он надеялся, должен был помочь ему избавиться от этого не продаваемого заложника за наличные. Джери подыграл, даже пригласил директора галереи Уффици на встречу в Albergo Tripoli-Italian (само собой разумеется, что его быстро переименовали в "Отель Джоконда"). Картина была извлечена из чемодана с двойным дном. Трещины по красочному слою были идентифицированы, и Джери сразу вызвал полицию.
Что думал Перуджиа по поводу жуткой, загадочной, высокомерной, изысканной, далекой, сатанинской (назовите ее, как пожелаете) Моны Лизы, которая была более или менее близкой ему в течение двух долгих лет?
Сначала он держал ее в шкафу, затем под плитой на кухне, и, наконец, в чемодане с двойным дном. Какое-то время он тщеславно выставлял ее открытку на каминной полке, и в письме к Джери он подписывается как Леонардо Винченцо. Но довольно скоро ему, кажется, уже трудно было на нее смотреть, невозможно жить с ней; есть данные о неоднократных попытках продать ее.
Объект, украденный Перуджиа, написан на прямоугольнике доски тополя высотою всего 77 см — "даже менее размера современного телеэкрана!", по пресловутому замечанию американцев в 1950-х. Мне показалась такая реакция странной. Картина вызывает противоположное ощущение, что она намного больше, чем я могла ожидать. Может быть, потому, что Мона Лиза масштабируется в уме до размеров бесконечного числа открыток и репродукций. На самом деле, запертая в бетоне за тройным слоем пуленепробиваемого стекла, она кажется настолько же большой, как любой заключенный преступник.
Как Мона Лиза выглядела в 1911 году, мы никогда не узнаем. В настоящее время ее фотография, ее слава идут впереди нее, так что при каждом просмотре она оценивается с пристрастием: похожа ли, выглядит ли иначе, насколько соответствует нашим ожиданиям? Радость увидеть любую картину в реальности прежде, чем ее карликовые репродукции или еще хуже – в ложном сиянии компьютера, уже почти не доступна. Но вряд ли стоит спорить, что портрет Леонардо представляет собой особый случай.
К примеру, ее красота. Мона Лиза - человек, а не живопись - была воплощением красоты для многих писателей 19-го века и певцов 20-го века. Для меня она совсем не в тех бурундучьих щеках, близко посаженных глазах и лишенном волос лице.
Она известна даже фрагментами – сутулый силуэт, самодовольно сложенные руки. Но мне трудно поверить, что ее путеводная позиция в культурной жизни действительно имеет отношение к внутренней красоте – ее самой или живописного образа.
Фотографии места преступления прошлого века демонстрирует не пустой стеклянный ящик, как это было бы сегодня, или даже большое пространство на голой стене, но лишь узкий зазор между Тицианом и Корреджо – как место отсутствующего зуба. Хорошо известно, что тысячи людей пришли, чтобы посмотреть на это место, этот провал, этот предмет разговоров – людей было больше, как часто указывается, чем обычно, когда картина была там. Но в этом было что-то привлекательное, совсем не пустота. Четыре железных крючка и пыльное очертание: призрачный след живописи. Не хватало улыбки, или она висела в воздухе, как у пресловутого Чеширского кота? Некоторые утверждали, что чувствовали ее вибрацию, как при прощании с покойным. И это был, в конце концов, венец славы Моны Лизы, коварный акт исчезновения.
Улыбку сложно изобразить. Она почти всегда немеет и умирает на холсте. У Моны Лизы она загадочная лишь благодаря технике сфумато Леонардо - дымчатые, неясные, размытые очертания лишают возможности увидеть, как улыбка заканчивается в каждом уголке губ, так что она просто исчезает, буквально ничем не ограниченная.
Сфумато, конечно, не единственное, что делает ее улыбку таинственной. Есть много способствующих факторов, но в первую очередь это полное отсутствие какого-либо видимого контекста или события, которое может помочь объяснить эту своеобразную улыбку. Вазари все свел к интермедии: Леонардо нанял музыкантов и шутов, чтобы развеять натурщицу от скуки. Некоторые думают, что она вспоминает о потерянной любви.
Но если Моне Лизе дать ребенка, ее улыбка станет блаженной, и она будет выглядеть, как светская Мадонна. Поместите туда пару шутов, и она станет вежливой и даже неодобрительной. Историк искусства Эдгар Уинд (Edgar Wind) поместил ее в две разные сцены, чтобы проиллюстрировать эту точку зрения и смог показать, что та же самая улыбка может выражать горе при Распятии или хмельное удовольствие на разгульном пиру.
Мона Лиза улыбается, но почему? Никто не говорит, не сыпятся шутки, не читаются никакие письма, не надо обедать, нянчиться с младенцами, гладить котят: в чем же причина? И все множество интерпретаций ее улыбки – одинокая, трагическая, застенчивая, неудобная, высокомерная, даже зловещая – объясняется этим отсутствием объяснения. Но от чего они также зависят, и зависели в 1911 году, так это в значительной мере от еще большего отсутствия – ее бровей. У нее такой странный вид – оголенное лицо, или как будто химиотерапия оставила свой горький след, лишив ее не только бровей, но также и ресниц. Хотя брови действительно важны, так как они придают четкость изображению не только глаз, но и всего лица.
Брови Моны Лизы были на месте при жизни Леонардо. Посетитель его дома во Франции, где художник работал в свои последние годы на французского короля Франциска I, упоминает их. Вазари, великий историк искусства Возрождения, также дает описание картины: "Глаза блестели и были влажными, как будто в реальной жизни. Вокруг них красноватые пятнышки и волоски, изображенные с чрезвычайной искусностью. Брови не могли быть более естественными: волосы растут густо в одном месте и реже в другом в соответствии с порами кожи". С бровями она по-прежнему глядела бы из глубины неспешных мазков кисти Леонардо, но без абсолютной загадки.
Франсуа является причиной того, что любой из нас может увидеть этот портрет. Леонардо начал рисовать Мону Лизу во Флоренции около 1503 года, и взял портрет с собой, когда он уехал во Францию через 13 лет. После его смерти в 1519 году картины прошли через несколько рук, пока Франсуа не удалось купить его за сумму, эквивалентную нынешним девяти миллионам фунтов стерлингов. После падения аристократии во времена Французской революции живопись стала частью публичной коллекции Лувра. Небольшая загвоздка в патриотической защите Перруджиа во время суда над ним, состоявшей в том, что его мотивом кражи Моны Лизы были не деньги, а желание вернуть ее на родину и свершить возмездие за хищный грабеж Наполеоном произведений искусства в Италии, заключалась в том, что, прежде всего, Мона Лиза не была украдена у итальянцев.
Итальянская пресса, возможно, была тронута его заявлением, но не присяжные на суде. Перуджиа был осужден на 12 месяцев в 1914 году. В конце концов, он вернулся во Францию и открыл магазин красок в Haute-Savoie, а Мона Лиза с триумфом проехала по Италии, прежде чем она тоже вернулась во Францию.
Что стало настоящим следствием этой самой известной из всех краж произведений искусства? Во-первых, немедленное и массированное повторение: благодаря кинематографическому эффекту печатных станков, изображение Моны Лизы, ее лица разошлось в газетах по миру, и с каждым лицом – повторение всех анекдотов о ее улыбке, ее сверхъестественных силах и так далее.
Еще в 1930-х годах французские политики предлагали, чтобы у Моны Лизы была своя собственная отдельная галерея, "потому что все туристы по линии Кука приезжали, чтобы увидеть ее". "Люди приходят не смотреть на картину, — сказал Роберт Хьюз (Robert Hughes), — но чтобы сказать, что они видели ее". С этого момента Хьюз отмечает тлетворный рост чрезмерно раздутого арт-рынка. Но влияние на музейную культуру было тоже разрушительным. Посетители должны пройти к ее галерее в Лувре и посмотреть, излучает ли она все еще свои жуткие чары.
Если вы верите, что можно не спеша посмотреть на картину, то Мона Лиза последняя в ряду тех работ на земле, с которыми это вам удастся. Вы отстоите очередь, чтобы взглянуть на нее из-за извилистого кордона секьюрити, как в аэропорту, чтобы улучить свой короткий момент и сразу же проследовать дальше.
И хотя я не могу обвинить только Перруджиа в этом стихийном бедствии, и в том, что почти никто не смотрит на колоссальную картину Веронезе "Брак в Кане" в той же галерее, такую же большую, как и безразличие к ней, кража Джоконды в прошлом веке способствовала росту известности картины во всем мире и тому, что идея женщины с таинственным прошлым все еще здесь, преследуя настоящее время: спектакль в витрине продолжается.
10 изобретений Леонардо да Винчи, с которыми стало легче жить >>
Оригинал публикации: The man who stole the Mona Lisa
